 25 сентября 1893 г.
Мой дорогой маленький Луи!
Все кончено. Мы с тобой больше не увидимся… Будь в этом так же уверен, как я… Ты этого не хотел. Ты готов был сделать все, чтобы мы были вместе. Но расстаться было необходимо. Тебе нужно устроить свою жизнь.
Я не жалею о том, что не противилась этому решению, не противилась тебе, себе, нам – и когда ты вчера рыдал, зарывшись головой в подушку, и тогда, когда ты дважды поднимал ко мне свое горящее лицо, и, наконец, когда вечером, в сумерки, я уже не видела твоих слез и только чувствовала, как они падали на мои руки…
Сейчас мы невероятно страдаем. Все это кажется мне кошмаром. В течение нескольких дней этому трудно будет поверить, и еще долгие месяцы будет больно… Потом наступит выздоровление. И вот я начинаю тебе писать – ведь мы решили, что я буду время от времени поддерживать с тобой связь. Мы об этом твердо договорились… Правда, это будет односторонняя связь – от меня к тебе, – так как ты никогда не будешь знать моего адреса, но эта связь – единственное, что помешает нашей разлуке превратиться в полный разрыв.
Я обнимаю тебя в последний раз, так нежно, так ласково… и – на таком огромном расстоянии!…
* * *
25 сентября 1894 г.
Я снова говорю с тобой – я тебе это обещала…
Вот уже целый год, как мы – больше не «мы»… Я хорошо знаю, что ты меня не забыл. Мы еще слишком вместе, чтобы я перестала ощущать твою боль как свою, когда я думаю обо всем, что было… Но двенадцать месяцев, которые прошли, сделали свое дело. Они окутали прошлое дымкой печали… Да, уже – дымка!.. Уже многие маленькие события меркнут в памяти, многие детали умерли… Это замечаешь – не правда ли? – когда что-либо случайно возникает в памяти…
Я пытаюсь вспомнить выражение твоего лица таким, каким оно было, когда я увидела тебя в первый раз. И – не смогла!.. Попробуй ты вспомнить мой первый взгляд, и ты убедишься в том, что все на свете проходит…
Недавно я улыбнулась. Кому, чему? Никому и ничему. Это был солнечный луч, мелькнувший на аллее. Он заставил меня улыбаться. Сперва мне это казалось невозможным. И тем не менее – я улыбнулась! Я хочу, чтобы все чаще и чаще – пусть без всякой причины – просто потому, что хорошая погода, или думая о лучшем будущем, – ты поднимал голову и улыбался!…
* * *
17 декабря 1899 г.
Вновь я с тобой, мой маленький Луи!
Не правда ли, я похожа на сон, потому что появилась, когда мне это нравится, но всегда в подходящий момент – когда пусто и темно… Я иду и подхожу совсем близко, однако ко мне нельзя прикоснуться.
Я не грустна. Ко мне вернулось мужество. С каждым новым утром, с каждой сменой времени года солнце кажется мне все более приветливым.
Один раз я танцевала. Теперь я часто смеюсь. Сначала я могла сосчитать те дни, когда я смеялась. Потом сосчитать их уже было нельзя.
Вчера я любовалась каким-то празднеством. В лучах вечернего солнца толпа была прекрасна, как сад. Я чувствовала себя счастливой тем, что я была там, среди этих радостных и довольных людей…
Я пишу тебе, чтобы сказать, что у меня появилось новое, особенное чувство к тебе: нежность… Мы когда-то с тобой говорили о нем, еще не зная, что это такое. Поверим в это в глубине души!…
* * *
6июля 1904 г.
Проходят годы… Одиннадцать лет! Я уезжала, потом вернулась и снова уезжаю.
Наверно, у тебя уже есть дом, – я не сомневаюсь в этом, мой возмужавший Луи! – семья, для которой твоя жизнь очень важна… А ты сам… Какой ты стал? Я представляю себе твое лицо – оно пополнело; твои плечи стали шире… Возможно, у тебя появилась седина… Но бесспорно ты сохранил свою особенность: твое лицо, как и прежде, озаряется внутренним светом перед тем, как ты улыбнешься!…
А я… Я не буду тебе рассказывать, какой стала я… Женщины старятся быстрее, чем мужчины. Если бы нам можно было сейчас стать рядом, меня могли бы принять за твою мать – и по внешнему виду, и по всему тому, что светится для тебя в моих глазах.
Ты видишь, как мы были правы, когда расстались, потому что спокойствие вернулось и потому, что вот сейчас ты едва узнал мой почерк на конверте этого письма…
* * *
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой!
Прошло двадцать лет, как мы расстались… Мой дорогой Луи, прошло двадцать лет с тех пор, как я умерла.
Если ты жив сейчас и читаешь это письмо, которое будет тебе отправлено теми же преданными и верными руками, пересылавшими тебе и предыдущие мои письма в течение всех этих лет, – ты меня уже почти забыл и ты простишь мне, что я покончила с собой на другой день после того, как мы расстались… Я не могла и не знала, как жить без тебя…
Это было вчера, это вчера мы расстались…
Посмотри получше на дату в начале этого письма, на которую ты не обратил внимания.
Это вчера ты рыдал в нашей комнате, зарывшись головой в подушки, ослабевший от горя большой ребенок… Это вчера в сумерки возле полуоткрытого во двор окна твои слезы падали на мои руки… Это вчера ты плакал, а я не говорила ни слова, крепясь как только могла…
И вот сегодня я пишу тебе, сидя за нашим столом, в окружении всех, всех наших вещей, в обстановке, такой близкой нашим сердцам, – пишу четыре письма, те, которые ты получал через длительные промежутки, и – заканчиваю это, последнее…
Вечером я отдам все необходимые распоряжения, чтобы эти письма приходили к тебе в обозначенные числа, а потом сделаю так, чтобы меня никогда не нашли. Я исчезну из жизни. Не хочу говорить тебе – как. Тягостные страдания даже через столько лет…
Самое главное в том, что мне удалось избежать грубого, ранящего разрыва и расстаться с тобой ласково и осторожно. Я хотела в письмах пережить себя только для того, чтобы самой довести все до конца. Разрыва не было. Ты с твоей чувствительностью, возможно, не перенес бы его. И вот я возвращалась. Щадя твое сердце, возвращалась достаточно часто, и вместе с тем достаточно редко, чтобы постепенно угаснуть в твоей душе. А теперь, когда я говорю тебе всю правду, я выиграла нужное время для того, чтобы ты не так остро почувствовал, что означает для тебя моя смерть.
О, мой маленький Луи! Есть какое-то страшное откровение в этом нашем последнем разговоре сегодня, когда так тихо и так издали мы говорим и слышим друг друга: ты – меня, которой уже давно нет, а я – тебя, который не знал, чем была я все эти годы… И так невыразимо различно звучит слово «сейчас», слетая с моих губ, которые его шепчут, когда пишутся эти строки, и с твоих, когда ты произносишь его, читая это письмо сейчас.
И вот сейчас, спустя столько времени, сквозь вечность – хоть это может казаться невероятным – я тебя по-настоящему обнимаю!.. Я заканчиваю на этом, потому что я не смею (из-за боязни быть грустной, а значит, злой по отношению к тебе) рассказать тебе о всей своей огромной, безумной любви, о которой можно только мечтать, и о нежности, которая еще больше этой любви…
|
